Сын Борис  был в Минске полковником, однажды даже приезжал на "Волге-21" , по полнейшему бездорожью той поры и забрал Федоровну в Минск. Кузьмиха божилась, что и солнце стало ярче,  и  воздух чище. Но оказалось, что радовалась она рано - к концу лета Федоровна снова была в Микашевичах и все пошло "по накатанной колее".
Помню эпизод: купил батя телевизор и соседи приходили смотреть вечерами фильмы. Однажды Федоровна пришла "на фильм", а показывали оперу. Она долго, подслеповато щурясь, всматривалась в экран и вдруг, вскочив, со словами:
"Фу, эта гадость еще перед старшими ноги поднимает!" и, громко хлопнув дверью, ушла.
Мы, пацаны, старались ей на глаза не попадаться и обходили ее стороной.
Справедливости ради, нужно отметить, что была старушка грамотным, дипломированным зоотехником: когда у нас заболел поросенок, она сделала "свою" мазь и это помогло.
У себя в квартире (а жила она одна), Мария Федоровна открыла филиал поселковой библиотеки, со всеми атрибутами этого учреждения, и выдавала книги. Мою маму, с ее 3-мя классами образования, Федоровна приучила читать, сразу любовные, а, затем и исторические романы и спустя некоторое время, мама уже бегло и  уверенно читала .
Напротив 21го барака стояли два белых барачка, хотя и относились к ул. Ленинской, все же опишу жильцов.
В первом жили старики Лакутины, не помню, что бы кто к ним приезжал. Старушку я плохо помню, а вот дед - это, да!
Дед Лакутин (так и остался в памяти без имени), был душевнейший старик, многому меня научивший: как плести кошики полешуцкие, лапти и многому другому (это сопливому пацану-то!".) 
Расскажу два эпизода.
Дед всегда угощал, нас пацанов, яблоками, мне, естественно, попадало больше т.к. калитка нашего двора выходила аккурат к яблоням деда. И он сделал изумительную (на мой взгляд) вещь: взял и отклонил с огорода две ветки яблони - на улицу, за забор!. На вопрос, зачем?, он ответил, другим тоже хочется попробовать яблочек и что бы не лазили и не ломали забор, вот по этой причине. (Потом, я подсказал такое решение еврею Яше Менкину).
Помню рассказ деда, и часто приводил в качестве примера - что есть жизнь человека:
- Вот, детки, гляжу на вас и завидую - вам каждый день тянется, как год! А для меня - год пролетает, как день..
Человек родился и сразу начинает катить камень на гору: ему так тяжело, но он без отдыха работает - катит, и ему день тянется, как год . И когда он достигает вершины: он распрямляет плечи - все вокруг видать и далеко - ему - 33 года!
Человек оглянулся кругом, батюшки!, а у него из зада - торчит полгроба! И тогда человек садится на этот гроб, и с ветром в ушах, съезжает в низ - и его годы пролетают мимо, как минуты. И вот тут, главное: не пропустить свою остановку, когда гроб полностью не выпадет - вот тут твоя и остановка. Но большая беда ждет того, кто проскочит свою остановку, потеряв по дороге свой гроб!
Вот в этих словах, приведенных максимально приближенными к оригиналу, на мой взгляд, кроется народная мудрость , наша, полешуцкая, а не китайского Конфуция или японские мудрости - ничем не проигрывающая забугорным, в своей философской нравственности.
После ухода в мир иной Лакутинов, сюда вселилась семья Степана Михалюка. Два хлопца, жена - дома- по хозяйству. Степан, как и его брат Адам, был веселым, жизнерадостным мужиком, любившим шутки, та же любовь к садоводству.
Во время войны эти братья голые, босиком, в мороз убежали от немцев в соседнюю деревню за 14 км, когда те пришли и спалили деревню вместе с жителями, избежав т.о. смерти. Я знал это, поэтому меня поражали их жизнерадостность и любовь к жизни.
В соседнем барачке жили Перевозчиковы, отец работал шофером, все рассказывал о войне. У их дома постоянно стояла у дренажной канавы, тянувшейся к площадке "у трансформатора", машина "Студер-Беккер" и мы лазили с пацанами с их сыном Ленькой по всей машине.
Когда они уехали, квартиру получили Кузьмичи. Степан работал в пожарной водителем, жена была дома, двое сыновей.
С Кузьмичами в этом бараке жили Тризно (со стороны 1го Фабричного переулка). Две дочери. Николай работал слесарем, заядлый рыбак, Ольга - отдел кадров завода (помогла мне устроиться подростком на завод, подзаработать денег семье).

В семейном 19-м бараке проживало много семей: Лешкевичи, Романовские (Прокоповичи), Демидовичи- (Бярозко), Щуры, Кравчики-(Лавниковичи), Кравчик Борух, Денискевичи и Жидки.
Лешкевичи оба работали "в конторе" завода: он - секретарь парткома, она - в бухгалтерии, имели дочь Валю, дружившую с моей сестрой.
Романовский - высокий, чуть сгорбленный мужик Ипполит (почему-то все звали его - Полит, как и принято сокращать на Полесьи). Разговаривал Полит высоким, сильным голосом и постоянно служил объектом для насмешек, хотя сам и давал эти поводы. Например: однажды, у раскидистой сливы, росшей на углу переулка, собрались куча баб и начали шумно обсуждать какую-то новость.  Полит что-то делал в огороде, распрямился и пошел на улицу к бабам. Подошел, и прямо воткнул свою голову в кружок, и стал молча, внимательно слушать спорящих баб.  Через каких-то полчаса, вдруг громко, почти с досадой  крикнул:
- Ой, не дурите моей головы ! - и махнув рукой, пошлепал назад в свой огород.
Полит, так никем не "раскушенный", как никем и не понятый, построил дом в Лядах и переехал, а в его квартиру вселились Прокоповичи. Михаил работал водителем погрузчика (называли почему-то дерик), к нему прилипло прозвище - "крестмейстер" а жена - была дома  Имелся один сын Толик - (Кусок) быстро стал заводилой ближайших шкетов-малолеток. 
Демидович Федор работал мастером в лесоцехе, а жена - воспитателем в Микашевичском детдоме. Имели два сына: Гришу и Сергея. Гриша показал мне аккорды на 6-ти струнной гитаре (я тогда играл на 7-ми - под Высоцкого), его аккорды звучали более мелодичней и приятней. Потом они переехали в дом по 1му Новому - на углу Ленинской, где, напротив стоял деревянный киоск, торговавший сладостями, напитками, а в последующем, и вином и водкой - на разлив: удобно - кто шел на танцы - этот киоск мало кто обходил стороной.
После них проживала семья Бярозко : он - слесарь, она - рабочая, без детей.
У Щуров - (он работал на бревнотаске, она - поваром в поселковой больнице) было двое детей: Миша и Валя.
В южном торце барака проживали два брата- еврея Кравчики: Гершель и Барух (Гриша и Борис).
У Гриши жена, Ася Ефимовна, работала в школе математичкой в старших классах: маленькая, кругленькая и такая же невозмутимая, обладавшая, на мой взгляд, красивейшим почерком. Нет, вру, еще "немка" Мазия Нина Григорьевна - безбожно картавившая - естественно - еврейка, за что, потом, в старших классах, замещавший ее Лисов орал на нас: 
- Что вы мне по-еврейски отвечаете, отвечайте мне на немецком!   - и начинал лаять, что-то "по-собачьи": "Гав-гав-гав" и мы ничегошеньки не понимали - это был какой-то другой язык, незнакомый. Но Мазия писала все левой рукой!.
Почему я так подробно пишу, на первый взгляд, столь незначительные "мелочи"? 
Дело в том, что меня "обидела" литературка Фрида Михайловна, как-то сказавшая, что мой почерк можно и за грамоту не принимать. Я уже тогда убедился, что своим трудом, можно изменить многое. 
И я стал вырабатывать свой почерк, скажу вам - очень было тяжело: я подбирал ,по одной буквочке, весь алфавит у всех, у кого мне нравилась та или иная буковка.
Но "Фриде" я насолил - написал ей сочинение на вольную (!) тему, хотя она требовала по произведению, 4-мя различными почерками: начал одним, главную часть - другим, а вывод и заключение - отличными от первых двух! Фрида очень злилась, но я сделав круглые "Олиферковые" глаза, убедил ее, что я просто учусь писать лучшими почерками. (Издевался, дурак, над старушкой!).
Поставила мне 5/2: за содержание - 5, за ошибки -2 (я не могу разобрать твой почерк, но уверена, что ошибок здесь - уйма). Я не спорил, т.к. получить мне у Фриды 5!, которого она за мой барацкий говорок снижала на 1 балл оценки по устному, было для меня больше, чем приятно. 
И намного позже, когда я директору составил таблицу по составам лекарственных растений и пояснения к ним, его жена (кстати - учительница), сказала, что писала девочка-школьница 9-10х классов!. И, естественно, она - проиграла в их споре.... 
У Гриши была дочь - Сонька, рыжая-рыжая и худющая, что щепка, как из концлагеря, будоражила окрестности треньканьем на пианино.
У Бориса было трое парней: Изя, Марик и Лелик. Изя окончил лесной техникум и работал мастером на заводе, Марик после школы, как уехал, так я его больше и не видел.
А вот Лелик (!!!), это был еще тот оторва - подросшим, немного прибрав винишка, орал на старшего:
- Как вы, жиды, мне надоели своими нравоучениями!..- за что, в последствии, когда евреям разрешили выезд, Лелик благополучно был конвоирован в Израйль. Именно, конвоирован, т.к. я, лично видел в Бресте с моста, как наш Лелик плакал у вагона и не хотел ехать!
Но и в Израйле, Лелик, в первые же дни попался полицейским: пьяный бросил окурок мимо урны и на замечание, послал полисмена в задницу. Полицейский, видимо знал русский, т.к. Лелик был доставлен в участок и "обработан" резиновой дубинкой и несколько недель наводил блеск на улицах Иерусалима, с плакатом на спине типа: "Руссий гой", то ли "Русский поц", писанный квадратными еврейскими буквами.
Мать троих братьев Рахиль (Рая) обладала таким звонким, гортанным голосом, что ей бы позавидовал бы даже сам "пан Капрал", он же-"Комар" по-уличному, - Шкут, служивший в польской кавалерии капралом.
Однажды, идет женщина рудницкая, бубнит, что-то под нос, а мама спрашивает:
- А что это Рая там всходилась?